Коммунистическая Партия Российской Федерации

 

Ленинградское (Санкт-Петербургское) региональное отделение

Центральный районный комитет

 

Главная

Официально

Статьи

Мероприятия

Контакты

Ссылки

 

Сергей А. Строев

Коммунистическое движение: глобализм или антиглобализм?

 

Без преувеличения можно сказать, что противостояние между глобализмом и антиглобализмом является одним из ключевых конфликтов современной эпохи. Истоки современного глобализма следует искать в позднем европейском Средневековье – в эпохе зарождения капиталистических отношений. Конечно, говоря о глобализме, можно заглянуть ещё дальше в прошлое – во времена Римской Империи или даже финикийского морского колонизаторства. Действительно, многие параллели античного и новоевропейского глобализма окажутся неслучайны, включая и характерное для Рима развитое товарное производство, и весьма сходное с капиталистическим отношение к рабочей силе как к простому механическому орудию. Однако в пятом веке от Р.Х. Западная Римская Империя пала, а попытка восточноримских императоров в шестом веке восстановить Империю в прежних границах принесла крайне недолговечные результаты. Античный глобализм сошёл с исторической сцены.

Начиная с 14 века в Европе начали зарождаться капиталистические отношения. По мере их развития цветущее многообразие сотен народов и народностей (каждый со своей уникальной культурой) единой западно-европейской католической цивилизации нивелировалось до нескольких европейских наций. Развитие капитализма с его сведением всей сложности человеческой культуры к примитивному чистогану товарно-денежных отношений и извлечения прибыли закономерно вело к унификации и обезличиванию сначала в масштабах отдельных национальных государств, затем в масштабах западно-европейской цивилизации, и, наконец, в масштабе всего человечества.

Глобализм нового времени открыто выступает на историческую сцену с началом эпохи Великих Географических Открытий. Плоды его очевидны с первых же шагов – разрушение цивилизаций Америки, геноцид целых народов, поставленная на поток работорговля. Наиболее красноречивый образ раннего глобализма – переплавка высокохудожественных произведений искусства астеков и инков на золотые слитки стандартного веса и формы. Вслед за первой волной грабительского колониализма испанцев и португальцев последовала вторая волна ещё более беспощадного голландского, французского и, наконец, английского колониализма.

Генетическая связь между капитализмом и глобализмом очевидна. Капитализм как система производства, ориентированная не на жизневоспроизводство и жизнеобеспечение, а на извлечение максимальной прибыли, в самой своей сути содержит неравновесность. Подобно раковой опухоли, он не может существовать стабильно. Идея прибыли, идея капиталистического расширенного производства подразумевает, что система производит больше, чем потребляет. Значит, она может существовать только постоянно расширяясь, постоянно захватывая и поглощая всё новые и новые рынки сбыта и рабочей силы, всё новые источники сырьевых ресурсов.

Капитализм тесно и неразрывно связан с новоевропейским менталитетом, с представлением о природе как о механической системе, о человеке – как о биомашине, о цивилизации – как о прагматическом перестраивании мира под человеческие потребности. Новоевропейский менталитет – менталитет капиталистического мира – это гибрид механицизма с примитивным прагматизмом, это стандартизация и унификация, тотальное торжество количества над качеством. На месте поразительно богатого в своём разнообразии мира человеческих культур и цивилизаций возникает серая безликость неузнаваемо-однотипных городов, в которых одинаковые люди носят одинаковую одежду, едят одинаковую пищу, слушают одинаковую музыку, читают одинаковые газеты, однотипным образом обеспечивают своё существование. Мир типовых безликих бетонных жилищ, джинсов, макдональдсов, поп-музыки, клипов, офисов, шопинга и вездесущего микрософта – от Токио до Берлина, от Берлина до Сан-Франциско, от Сан-Франциско до Токио. Даже сами человеческие расы стремительно смешиваются, превращаясь в монотонное серое стадо, кочующее по свету, повинуясь колебаниям рынка рабочей силы. Даже совсем уж, казалось бы, незыблемая граница между мужчиной и женщиной начинает стираться по мере возрастания числа особей неоднозначной половой принадлежности.

Таковы плоды капиталистической унификации мира.

 

Коммунистическая идея рождалась как антитеза капитализму, как попытка преодолеть или даже обойти и избежать капиталистический этап в развитии общества. При этом в самом социалистическом-коммунистическом движении практически с самого его появления параллельно развивалось два различных направления. Одно направление – изначально связанное с утопическим коммунизмом, с народничеством и т.д. – рассматривало капитализм как объективное зло, как разрушение нормальных и естественных форм человеческой цивилизации, культуры и жизневоспроизводства. Соответственно, задача ставилась как поиск альтернативных капитализму путей развития, как «обход» капиталистического этапа. Второе направление рассматривало капитализм как одну из естественных и необходимых стадий развития человеческого общества, отвечающую определённому уровню развития общественных производительных сил, прогрессивную по отношению к предшествующим стадиям, но требующую преодоления при переходе на более высокий уровень общественного развития. Это второе направление получило своё развитие в изначальном марксизме. Несомненной заслугой марксизма было то, что в нём впервые коммунистическая идея была сформулирована не в виде утопии, а в виде научной теории, опирающейся на экономический и исторический анализ. Однако изначальный марксизм имел и явные ограничения. Слишком многое было взято из интеллектуального багажа того западного буржуазного общества, от которого он отталкивался: возведённый в квазирелигию материализм, экономикоцентризм в объяснении всех социальных явлений, парадигма поступательного прогресса природы и общества, евроцентризм, монистические представления о пути исторического развития. Марксизм был хорошо приспособлен для описания современного ему состояния (и предшествовавшего развития) западно-европейского общества, однако оставлял ряд открытых вопросов при попытке его приложения к иным цивилизациям, в частности к России.

Должны ли все страны пройти тот же путь развития капиталистических отношений, разрушения традиционной культуры и традиционных социальных институтов, путь социальной атомизации и индивидуализма – или же возможен прямой скачок от «докапиталистического» общинного коллективизма в коллективизм «посткапиталистический» и социалистический? В частности – в применении к России – являлась ли крестьянская община реакционным институтом, подлежащим уничтожению, или же зародышем грядущего социалистического общества? Кто в условиях только развивающегося, далеко ещё не зрелого российского капитализма начала ХХ века являлся естественным союзником «передовых» марксистских рабочих организаций – буржуазия или крестьянство?

Из разных ответов на эти вопросы выросли, соответственно, и два совершенно разных направления марксистской мысли. Одно направление – меньшевистское – пошло по пути следования мёртвой букве, сообразуя свои представления не с исторической и цивилизационной конкретикой, а со схематической абстракцией, построенной на основе догматизации марксистской теории. Исповедуя с формальной точки зрения «чистый» марксизм, меньшевики отказались от самого главного в марксистской методологии – от диалектики и конкретной исторической почвы. Второе направление – большевистское – пошло по пути творческого развития и применения марксистской методологии, постоянно сообразуясь с исторически и цивилизационно конкретной «почвой». Большевики осуществили диалектический и на первый взгляд парадоксальный синтез, соединив научность марксистского метода и с эмпирической правдой «народнического» крестьянского социализма, и с революционной теорией Ткачёва.

Меньшевики сделали ставку на прохождение «правильного» пути развития капитализма, на союз с «прогрессивной» буржуазией (против «реакционной» крестьянской массы), по сути добровольно подчинили себя её классовым интересам и в итоге бесславно закончили свой путь в охвостье белого движения. Большевики, напротив, сделали ставку на стратегический союз рабочих и крестьян, осуществили Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию, стали во главе Советов и всего красного движения, фактически сформировали новую социалистическую государственность.

Как это ни парадоксально на первый взгляд, при всём революционном радикализме большевиков они практически не несут исторической ответственности за разрушение Российской Империи. По сути уничтожили старую монархическую государственность и обрушили Империю как раз «февралисты» – то есть будущие «белые». Партия большевиков стала стремительно набирать политический вес с весны 1917 года, то есть после падения монархии и в условиях вызванной этим падением смуты. Историческая роль большевиков проявилась не в разрушении старой российской государственности, а в создании новой. И в территориальном, и в цивилизационном смысле большевики выступили именно как восстановители России и обуздатели смуты.

Как это ни странно, но именно риторику «права народов на самоопределение» большевики сделали средством восстановления территориального единства страны, а мировой Интернационал – проводником национально-государственных интересов Советской России. Железной рукой обуздали они тогдашний сепаратистский «парад суверенитетов», вернули в состав рождающегося Союза Советских Социалистических Республик практически все потерянные территории Империи за исключением только Финляндии и Польши.

Практически сразу же, взяв власть в свои руки, большевики объявили себя оборонцами, выдвинули лозунг: «социалистическое отечество в опасности!». Лучшие из белых – те, кто понимал «белое дело» в национально-патриотическом, а не буржуазно-классовом ключе – рано или поздно, но в большинстве своём осознали положительную роль большевиков с точки зрения России как самобытной цивилизации.

 

Итак,  с начала ХХ века обозначились два главных направления в марксизме.

Одно направление – это социал-демократический, меньшевистский марксизм, фактически отрёкшейся от фундаментальных положений марксистской революционной теории, скатившийся на позиции оппортунизма и соглашательства с буржуазией, на позиции «классового сотрудничества», экономизма и тред-юнионизма, но при этом возведший в ранг непререкаемой догмы все те положения в марксизме, которые несут след новоевропейской, по сути буржуазной общественной мысли – непререкаемый евроцентрический универсализм и парадигму монистического и линейного исторического прогресса. Ревизионистская гибкость (за гранью бесхребетности и беспринципности) меньшевиков, западных социал-демократов и еврокоммунистов в вопросах классовой и вообще социальной борьбы поразительным образом сочетается с исключительно твердолобым догматизмом в сфере, связанной с диалектикой формационно-стадиального и цивилизационного подходов. Европейские «правильные левые» не просто игнорируют эту диалектику, но исключительно агрессивно настроены по отношению ко всякой теории, отмечающей наличие вполне очевидных цивилизационных, национально-этнических и антропологических отличий между людьми. С их точки зрения представители разных культур равны не в смысле равенства человеческих прав, а в смысле несущественности различий. «Люди одинаковы» – вот их лозунг. Если же люди всё-таки очевидно разные – значит это чисто стадиальные различия, «дорастут до нас – будут одинаковые». Эта догма незаметно подменяется императивом «люди должны быть одинаковыми», а кто не хочет – тот против «правильного» прогресса, тот реакционер, «правый», «фашист». Такова в несколько огрублённом и, возможно, слегка окарикатуренном (но лишь самую малость) виде позиция «европейской левой».

Второе направление – это большевистский марксизм, предельно радикальный и бескомпромиссный в вопросе социально-классовой борьбы, но при этом лишённый вульгарно-материалистического догматизма и принципиально готовый к восприятию истины в её исторической и цивилизационной конкретности. Большевизм представляет собой творческое, диалектическое направление в марксизме, способное на молиться, расшибая лоб, на теорию, а каждодневно поверять её практикой и корректировать в соответствии с конкретными реалиями, учитывать диалектику общего и частного, абстрактного и конкретного, принимать во внимание не только общеисторические закономерности, но и национальную, культурную, антропологическую, цивилизационную специфику той или иной «почвы». Именно поэтому в рамках большевистского направления совершенно естественен диалектический синтез формационно-стадиального подхода (отражающего общие исторические закономерности) с подходом цивилизационным (отражающим специфику и многообразие реальных цивилизаций).

Обобщая, можно сформулировать главное отличие. Меньшевизм, социал-демократия, «еврокоммунизм» пытаются реализовывать социалистический проект вопреки цивилизационной специфике, через насилие и разрушение национальных и культурных традиций, через унификацию и обезличивание человечества в грубом и предельно вульгарно понимаемом «экономизме» и «материализме» (в больших кавычках, ибо на самом деле как раз догматическая абстракция теории заслоняет от них реальный материальный мир). Большевизм, напротив, реализует социалистический проект с опорой на цивилизационную специфику, на национальную культуру и менталитет, не умерщвляет, а высвобождает и воплощает в реальность живущий в недрах национальной культуры архетип. Неудивительно поэтому, что нигде и никогда социалистическая революция не осуществилась по рецептам догматических марксистов. Более того, вообще ни разу социализм не победил в развитом капиталистическом обществе. Везде, где победили социалистические революции, они победили по большевистскому сценарию, то есть с опорой на национальную специфику, на союз рабочих с крестьянством (а подчас и просто на крестьянство). Примечательно, кстати, что даже самый травматический, самый болезненный разлом, возникший в ходе Революции – разлом между большевизмом и Русским Православием – был почти преодолён ещё в начале Великой Отечественной Войны.

Несколько особняком между большевистским и меньшевистским направлением стоит троцкизм. Социально-классовый радикализм, отрицание идеи классового мира отличают его от меньшевизма и делает попутчиком большевизма в рамках Красного движения. Однако космополитизм, крайний «левацкий» догматизм и схематизм, вульгарный экономический «материализм», национально-историческая, культурная и цивилизационная беспочвенность, подмена конкретной реальности абстрактными схемами явно роднят его с меньшевистским направлением и противопоставляют большевизму. Не случайно главными обвинениями Троцкого в адрес Сталина был «национал-коммунизм» и «эмпиризм». Если добавить к этому крайний индивидуализм, характерный вообще для мелкобуржуазного радикализма, и следующую из этого индивидуализма политическую практику фракционности и раскольничества, то мы получим достаточно ясное представление о причинах несовместимости троцкистского направления с большевизмом.

Эпоха И.В. Сталина была по сей день остаётся непревзойдённой вершиной торжества большевистской политической линии, то есть национального, почвеннического, цивилизационно-самобытного направления в коммунистическом движении. И неслучайно именно эта эпоха стала наиболее прорывной, наиболее плодотворной в реализации советского социалистического проекта. Однако борьба между национальной, большевистской политической линией и космополитической, национально-беспочвенной линией догматического «марксизма» и вульгарно-экономического «материализма» никогда не прекращалась. Прорвавшийся после смерти Сталина к власти Никита Хрущёв, «разоблачая» сталинизм, по сути сломал именно траекторию национально-коммунистического, большевистского развития, вернув Партию и всё советское общество опять в состояние неопределённости между почвенным национальным русским коммунизмом и космополитическим беспочвенным схематизмом, гораздым прикрываться цитатами из классиков марксизма. Вместо того, чтобы завершить только едва начатое Сталиным ревоцерковление страны, Хрущёв начал новую дехристианизацию и атеизацию. Вместо того, чтобы закрепить «сакрализацию» социалистического единодержавия, Хрущёв провел свое пресловутое «разоблачение культа личности», тем самым нанеся смертельную рану советскому самосознанию. И, наоборот, вместо того, чтобы продолжить весьма смело и своевременно начатую Сталиным критическую ревизию марксистского наследства, Хрущёв превратил марксизм в мертвое музейное идолище. Вместо того, чтобы поддержать складывающуюся систему советской аристократии (в собственном смысле – т.е. «власти лучших») Хрущёв публично унизил «касту» ученых и инженеров. И в то же самое время он резко снизил вертикальную социальную мобильность, превратив партноменклатуру в замкнутое и закрытое сословие. В итоге место элиты заняла стремительно дегенерирующая партийная номенклатурная олигархия.

Хрущёвское «разоблачение» сталинской национально-коммунистческой, большевистской линии автоматически означало откат к позициям космополитической национал-ниглистической левой, к позициям в спектре от меньшевизма и ревизионистской социал-демократии до троцкизма. Разумеется, полного возвращения к этим позициям не произошло, но Партия оказалась в положении неопределённости между двумя принципиально несовместимыми проектами. Брежневский застой лишь зафиксировал эту ситуацию. В соответствии с метким анекдотом того времени, вместо того, чтобы ехать, пассажиры начали качать вагон и имитировать звуки движущегося поезда. В середине восьмидесятых к власти в партии опять дорвались представители космополитического направления в духе западной левой. Не способные к творческому синтезу марксистского классового подхода с подходом цивилизационным, почвенническим, национальным, они вовсе отбросили цивилизационную составляющую, всерьёз поверив западным басням о «новом мышлении», «разрядке» и прекращении Холодной войны. Итог хорошо известен: односторонняя разрядка обернулась по сути капитуляцией, поражением Советской России в фактически шедшей Третьей мировой войне. Запад же, достигнув своих целей, немедленно отбросил нью-эйджерскую риторику Римского клуба и вместо разоружения и разрядки максимально жёстко и практично воспользовался открывшимися ему возможностями. Поведение Запада после окончания Холодной войны, совершенно чётко продемонстрировало, что со стороны США и их партнёров по НАТО это была война в первую очередь цивилизационная, геополитическая, а только во вторую очередь – обусловленная идеологическими мотивами. Война велась США и их союзниками не за доминирование тех или иных абстрактных ценностей или экономического уклада, а за конкретно свою власть над миром.

 

Сегодня мы – коммунисты России – снова перед выбором. Какое стратегическое направление будет избрано: большевистское, почвенное, сталинское – или же социал-демократическое, «левое» в западном смысле слова, меньшевистско-троцкистское? Антиглобалистское или глобалистское? За какой проект будущего мы боремся: за мир, богатый разнообразием уникальных и самобытных культур и цивилизаций или за унифицированный общемировой человейник, в котором смешались и слились народы, расы, религии, культуры и языки? Вопрос здесь не в анализе текущих тенденций развития, а в свободном выборе целей и ценностей.

Совершенно понятно, что ни в рамках одной Партии, ни в рамках единого движения мирно сосуществовать две противонаправленные цели, две противоположные системы ценностей не могут. Пришло время прекратить путаницу между антиглобалистами и альтерглобалистами. Это разные, несовместимые, в ближайшей перспективе антагонистические направления, и размежевание здесь необходимо и неизбежно. С нашей точки зрения – с точки зрения настоящих антиглобалистов – пропасть между нами и альтерглобалистими намного шире, чем те частные различия, которые существуют между альтерглобалистами и «классическими» глобалистами. И те и другие – сторонники унифицированного, обезличенного мира, глобального человейника, хотя и по-разному видят его устройство. Мы – принципиальные противники унификации как таковой, глобализации как таковой, будь она хоть «по Соросу», хоть «по Бушу», хоть «по Бузгалину и Кагарлицкому». Мы в первую очередь отстаиваем свою национальную и цивилизационную самобытность и идентичность, и при этом, будучи русскими коммунистами, считаем социалистический путь развития одновременно и неотъемлемым элементом, и необходимым условием этой самобытности и идентичности.

Программа КПРФ совершенно однозначно и недвусмысленно определяет позицию Партии: «Конкретные носители мелкобуржуазной идеологии, благодаря своей массовости и живучести, представляли и представляют собой главную опасность для социализма. <...> Первоначально их устремления прикрывались ложным троцкистским толкованием интернационального долга Советской России. Лжекоммунисты призывали превратить молодую республику в базу экспорта революции, в горючий материал для "мирового пожара". В наши дни те же по сути вожделения объявились в другом облачении – в лозунге "возвращения в мировую цивилизацию"». Ключевым принципом, красной нитью проходящим через всю Программу КПРФ, выступает единство и неразрывность социализма и патриотизма. Социалистические преобразования понимаются в Программе как абсолютно необходимое условие возможности национально-государственного суверенитета, а национально-освободительная борьба – как предпосылка социалистической революции: «Гневный протест и возмущение угнетенных сливаются с болью патриотов за поруганную честь Державы. Во всех слоях населения неуклонно растёт сопротивление правящему режиму. Организуются и сплачиваются народно-патриотические силы, силы социального и национального освобождения. Коммунистическая партия Российской Федерации, верная интересам людей труда, видит свою задачу в том, чтобы соединить социально-классовое и национально-освободительное движения в единое массовое движение сопротивления, придать ему осознанный и целенаправленный характер».

Развивая заложенную в Программе Партии политическую линию, Х Съезд, казалось бы, окончательно поставил точку в вопросе стратегической цели КПРФ: «Ключевой проблемой современного российского патриотизма является русский вопрос». Особо стоит отметить, что главной задачей КПРФ Доклад ЦК Съезду обозначает национальное спасение, а не социалистическую революцию как таковую: «главная задача нашей партии – спасение русского народа, а вместе с ним – спасение государства Российского, всех народов, которые встроены, как великолепный орнамент, в великую государственность». Иными словами: цель – выживание и процветание нации, средство – восстановление народного хозяйства на плановых, социалистических принципах. При этом цель объединяет КПРФ со всеми национально-патриотическими силами, а избранное средство определяет её специфику именно как партии коммунистической. Русский национальный вопрос ставится как вопрос не просто демографический или культурный, но как вопрос политический. То есть вопрос об установлении в России национальной власти: «Мы политическая партия. И поэтому, говоря о русском вопросе, обязаны, прежде всего, говорить о проблемах политики, - то есть о проблеме “русские и власть”».

Совершенно однозначны приведённые выше положения Программы. Совершенно однозначны и решения Х Съезда, которым согласно принципу демократического централизма обязаны подчиниться – причём безоговорочно – и те, кто до принятия Съездом этих решений отстаивал иную позицию. Однако, несмотря на всё это, изнутри Партии продолжаются выступления, направленные против вполне однозначно принятой Партией политической линии.

 

В ноябре 2006 года  возникла острая полемика между Председателем ЦКРК КПРФ В.С. Никитиным и редактором официального сайта КПРФ А.Ю. Барановым. 14 ноября на сайте КПРФ тов. Никитин опубликовал свою статью «Вернем России русский дух!», а уже 20 ноября тов. Баранов на МСК-форуме опубликовал статью «Революция для России – это путь к себе» с достаточно резкой критикой в адрес тов. Никитина его статьи.

Разумеется в самом по себе факте критики тов. Никитина и его работы нет ничего предосудительного. Устав Партии гарантирует свободу критики любого члена Партии, независимо от того, какую партийную должность он занимает. Теоретические статьи для того и пишутся, чтобы быть предметом творческого, а, следовательно, критического осмысления, а не мёртвой догмой. Проблема, однако, в том, что, критикуя статью тов. Никитина, тов. Баранов ставит под вопрос не столько тезисы и логику самой по себе этой статьи, сколько всю линию Партии, определённую партийной Программой и решениями Х Съезда.

Тов. Баранов сразу жёстко постулирует тезис о том, что представление о России как о Третьем Риме, как о Сверхдержаве – вредная утопия. С реальностью России как периферийного, второстепенного государства по Баранову нужно смириться. Война цивилизаций окончена. «Итак, на данном этапе мирового развития мы видим только 1 центр силы, одну сверхдержаву, которая пытается контролировать весь глобальный мир. Мы имеем не начало войны, а ее исход. И должны исходить из того, что все будущие, формирующиеся противоречия нового глобального мира будут носить общепланетарный характер. Все остальные конфликты – цивилизационные, межнациональные, межгосударственные и прочие будут носить локальный характер, не нарушая общемирового порядка». В этом тезисе весьма любопытно сочетается начало и окончание. Вначале идёт констатация, с которой трудно было бы не согласиться: «на данном этапе мирового развития мы видим только 1 центр силы, одну сверхдержаву, которая пытается контролировать весь глобальный мир». Однако из этого в общем-то почти несомненного или, по меньшей мере, весьма правдоподобного посыла как бы делается довольно неожиданный вывод: «[Мы] должны исходить из того, что все будущие, формирующиеся противоречия нового глобального мира будут носить общепланетарный характер». На самом же деле, вывод именно как бы делается, то есть читателю преподносится будто второе следует из первого, в то время как логической сязки между этими утверждениями нет. Перед нами попросту завуалированный постулат Баранова: альтернативы глобализации нет и быть не может, она неизбежна и уже совершилась, теперь всякая альтернатива возможна только в рамках глобалистского сценария, между различными его вариантами.

Этим утверждением тов. Баранов явочным порядком сразу же «сдаёт в утиль» все установки Программы КПРФ по поводу единства патриотизма и социализма. Ну в самом деле, именно то, что Программа КПРФ описывает словами «гневный протест и возмущение угнетенных сливаются с болью патриотов за поруганную честь Державы» тов. Баранов характеризует как «самомнение отечественной общественной мысли» «еще не привыкшей к периферийности и провинциальности своей новой роли». Программа КПРФ утверждает, что «история вновь оставляет народам нашей Родины тот же выбор, что и в 1917 и в 1941 году: либо великая держава и социализм, либо дальнейший распад страны и окончательное превращение ее в колонию». Тов. Баранов, напротив, такую формулировку объявляет вредной утопией, утверждая, что никакого выбора нет и мы «должны исходить из того, что все будущие, формирующиеся противоречия нового глобального мира будут носить общепланетарный характер» и ни к какому великодержавию России стремиться не то что не нужно, но даже как-то и неприлично для серьёзного человека.

Ещё более разителен нигилизм тов. Баранова в отношении к национальной культуре. Тов. Никитин совершенно справедливо указывает на тот факт, что уничтожение национальной культуры и традиций является одним из эффективнейших средств порабощения народа, разрушения у него целостной картины мира, «разборки» народа на совокупность изолированных, легко манипулируемых индивидуумов. Тов. Баранов, напротив, сводит национальные традиции, да и вообще всю национальную культуру и идентичность к косоворотке, пляске в присядку, пельменям да валенкам. Тов. Баранов не говорит прямым текстом, но несколько раз по ходу своей статьи подводит читателя к мысли, что вся национальная культура, национальные традиции – это как раз средство изолировать народ, замкнуть его в резервацию, установить над им внешний контроль: «В этом новом мировом порядке, разумеется, национальные государства имеют для «мирового класса» более предпочтительный характер, чем более крупные и амбициозные государства имперского типа. «Мировой класс» меньше всего интересует, что там происходит внутри – играют ли там на ложках и поют русские песни, или жарят друг друга на костре и приносят в жертву богу Мумба-Юмба – лишь бы страна-донор исправно выполняла ту функцию, что ей отведена в мировом распределении труда. Пожалуй, Мумба-Юмба даже лучше, поскольку позволяет эффективно регулировать численность населения».

Развивая ту же идею, но теперь уже в применении к государственному устройству тов. Баранов пишет, что у него «складывается впечатление, что власть усиленно навязывает России архаичные формы государственного устройства, характерные для допетровской России, с ее приказами, думными дьяками и как раз-таки «державностью». Не случайно впервые концепция «российской державности» была разработана западником, советником президента Ельцина Сергеем Станкевичем в 1992-м году, и только позднее, в 1993-м была заимствована у него вице-президентом Руцким. Это как раз и есть один из основных управленческих подходов «нового мирового порядка». Главное здесь – предложить зависимому государству заведомо неконкурентоспособные, нежизненные, устаревшие стереотипы государственного устройства, давно уже пройденные и даже отвергнутые метрополией». Далее тов. Баранов достаточно быстро доходит до утверждения, что в современном мире национальные государства и национальные границы вообще являются всего лишь орудиями в руках «мировой буржуазии».

Для нас – коммунистов-антиглобалистов, сторонников Программы КПРФ и линии Х Съезда – целью социалистической революции в России является именно выживание и преумножение Русского народа как такового, возрождение России как великой державы в её естественных державных границах, спасение самобытности основанной на Православии Русской духовной культуры, языка, менталитета, национальных традиций в самом широком смысле этого слова. Для тов. Баранова же «формирование в России нового центра силы, альтернативного существующему глобальному «мировому классу» не может являться самоцелью» и в «светлой» перспективе полыхает пожар мировой революции для всего мирового эксплуатируемого класса, по-видимому «упразднение» национальных границ и национальных культур (мы ведь уже из статьи тов. Баранова знаем, что это – лишь средства порабощения мировой буржуазией). А Россия... А что Россия? Она не может являться самоцелью. Она – лишь вязанка хвороста. Ах, пардон, пардон, этого тов. Баранов не говорил. Это говорил уже другой «товарищ».

Ну и, как сказал бы сам тов. Баранов, что же у нас «на финал»? А «на финал» у нас вот что. Тов. Баранов действительно классный специалист по части Интернета. Одновременно вести три таких проекта как официальный сайт КПРФ, МСК-форум и «Правда-инфо» мало кто смог бы. У тов. Баранова несомненно есть убеждения и вполне определённая политическая позиция. Наконец, тов. Баранов умеет аргументированно излагать и защищать свою позицию в открытой дискуссии. Всё это может внушать уважение. Однако при всём при этом позиция тов. Баранова не просто расходится с политической линией КПРФ, выраженной в Программе и решениях Х Съезда, а едва ли ни диаметрально ей противоположна. И если в Партии после принятия решений, в том числе по фундаментальным вопросам целей и смысла существования самой Партии, меньшинство отказывается подчиняться принятым большинством решениям и противопоставляет себя им, значит, по-видимому, размежевание неизбежно. Разные у нас цели – значит и дороги разные.

 

Декабрь 2006 г. 

 

 

Π˜ΡΠΏΠΎΠ»ΡŒΠ·ΡƒΡŽΡ‚ΡΡ Ρ‚Π΅Ρ…Π½ΠΎΠ»ΠΎΠ³ΠΈΠΈ uCoz