Коммунистическая Партия Российской Федерации

 

Ленинградское (Санкт-Петербургское) региональное отделение

Центральный районный комитет

 

Главная

Официально

Статьи

Мероприятия

Контакты

Ссылки

 

Оригинал статьи: http://www.gazeta-pravda.ru/pravda/pravda032.html

 

Сергей Васильцов, Сергей Обухов

 

Русский вопрос и коммунисты России

 

Считая крайне необходимой всестороннюю проработку проблемы “Коммунисты и русский вопрос”, Президиум ЦК КПРФ наметил проведение 7 апреля 2006 года научно-практической конференции по данной теме. Сегодня к исследованию проблемы подключены ведущие интеллектуальные силы партии. Предлагаем вниманию вторую публикацию ученых Центра исследований политической культуры России. Предыдущий материал — “ХХ съезд КПСС и русский вопрос в России” — был опубликован в “Правде” 17 февраля.

МНОГОЕ ГОВОРИТ о том, что в большую мировую политику, как всегда бывало в переломные эпохи истории, всё сильнее начинает вступать славянский вопрос — проблема противостояния славянства и Запада. Гибель президента Югославии Слободана Милошевича, похороны которого вылились в давно невиданную акцию единения, о многом говорит. Ужесточение давления Запада на братскую Белоруссию в связи со впечатляющей победой на выборах другого славянского лидера – Александра Лукашенко – в этом же ряду событий. Здесь же и сражение за геополитическую ориентацию Украины, обострившееся в связи с парламентскими выборами в этой постсоветской республике. На всех этих фронтах противостояния мирового славянства и Запада заметна роль КПРФ и ее лидера Г.А. Зюганова. Когда полмиллиона сербов скандируют “Россия! Россия! Россия!” при его появлении на площади, становится всё более очевидным, что славянская проблема сегодня, как и во все времена, одновременно является и русской проблемой. 

Так было и во времена великого князя Святослава Игоревича, и в эпоху Александра II, и при Сталине. В последние же полтора десятилетия эта взаимосвязь, как и все прочие историей завязанные нити преемственности, оборвалась, что сразу и трагически сказалось на славянском мире, предопределив, в частности, судьбу южных славян, брошенных “новой” Россией один на один с очередным нашествием Запада. Новый глобальный мировой кризис завязывается ныне там, где и всегда,— на Балканах, в “мягком подбрюшии” Европы, как называл их У. Черчилль…

Отсюда колоссальная и всё более растущая не только сугубо российская, но и геополитическая “себестоимость” русского вопроса в современном мире, решение которого, тем не менее, возможно лишь в национальных, российских рамках. Именно поэтому ключевым вопросом российского общества становится проблема русской самоидентификации.

Кто мы, откуда и куда идем? Вот те основополагающие мировоззренческие узлы, что обязана “развязать” идеология, претендующая в наши дни на роль объединяющей страну силы. И в первую очередь ей надлежит ответить: почему создавший отечественную государственность и цементирующий её русский этнос не одно уже столетие упорно и бескомпромиссно оттирается и отступает на периферию своего же общества? Реакция на спектр возникающих тут проблем со стороны ныне властвующего режима общеизвестна и откровенна: если их не удается замолчать, то их забалтывают, погребая под ворохом пустопорожних, но очень она ученных подчас рассуждений.

Сама жизнь вынуждает именно коммунистов дать на это прямой, честный и, что особенно важно, квалифицированный и внятный ответ.

 

Две партии

 

Скажем прямо: коммунистам здесь досталось тяжелое наследство. Оно прослеживается еще с тех времен, когда страх перед российскими императорами, принявшими на себя (согласно их мировидению, конечно) крест спасения мира от анархии, внушал революционной Европе ощущение угрозы и со стороны всего русского народа, даже целого славянства. Ведь именно русские, славяне составляли социальную опору Российской империи, стержень её военной силы и источник морально-психологической энергии, питавшей политику великой державы.

Мы знаем: синдром “генетического” страха перед всем русским видоизменялся и изживался в отечественном коммунистическом движении долго. Более того, как раз по этой “линии” и пролегла своего рода разграничительная черта в самой партии: чаще потаённая и размытая, реже (во времена глубоких потрясений) — явная и четкая. И когда в нынешней КПРФ говорят о “двух компартиях”, существовавших в рамках КПСС,— компартии номенклатуры, мало что общего имевшей с народом, а ныне перебравшейся в “Единую Россию”, и компартии простых людей-тружеников, видевших в КПСС гаранта исконных государственнических устоев, — то речь, по существу, ведется об этой внутренней грани.

Наиболее громко и зримо это “раздвоение” проявилось еще в раннюю послереволюционную эпоху. Красноречива знаменитая “русская формула” Н.И. Бухарина. “Мы в качестве бывшей великодержавной нации...— говорил он,— должны поставить себя в неравное положение... Только при такой политике, когда мы себя искусственно поставим в положение, более низкое по сравнению с другими, только этой ценой мы сможем купить доверие прежде угнетенных наций” (XII съезд РКП(б). Стен. отчет.— М., 1968, с. 613).

Следы этого подхода сохранялись в партии и потом, лишь меняя свои обличья. Во многом реанимированный во времена хрущёвской “оттепели”, он предрешил и немало нынешних проблем. 

Трещина здесь не затягивалась. Наоборот, её пытались всемерно расширять. Иногда это не удавалось, и энтузиастов борьбы с русскими началами ставили на место. Так это произошло с будущим “архитектором” “перестройки” А.Н. Яковлевым, чья деятельность, согласно легенде, заслужила возмущенную оценку самого Л.И. Брежнева: “Он хочет меня поссорить с русской интеллигенцией”. Иногда же — и всё чаще — такие попытки падали, будто семена, на благодатную почву.

Именно здесь, по разграничительной линии русского вопроса, и прошел в начале 90-х годов откол от верхушки КПСС большей части партийной массы, породив в конечном счете, с одной стороны, нынешнюю “партию власти”, а с другой — КПРФ.

Русский вопрос оказался одной из главных болевых точек “позднего” советского общества. Данные социологических опросов рубежа 1980—1990 годов, которые проводил наш Центр исследований политической культуры России, говорили: за то, чтобы русские и спустя семь десятилетий после Октября оставались — в духе заветов Бухарина — в неравном положении, высказывался всего один житель РСФСР из девяти. Тогда как свыше половины из них заявляли, что “пора и союзным республикам вернуть России долги”. На взгляд многих, РСФСР вообще была “превращена во внутреннюю общесоюзную колонию”.

И гибель КПСС, и распад СССР в немалой степени были предопределены именно таким состоянием умов, порожденным народной реакцией на нигилизм в подходе поздней КПСС к русскому вопросу в рамках Союза ССР. Партия “не замечала” того, что интересовало русских, русские “не заметили” происходившего с КПСС.

Горбачёвское руководство КПСС тяготело к денационализированному социал-демократическому решению общественного кризиса. Но что означала социал-демократизация, курс на которую взяла команда последнего генсека, применительно к КПСС? Прежде всего, своеобразную присягу на верность западным системам ценностей и принципам общественного действия. То есть ценностям, сильно окрашенным, кстати, в инонациональные, особенно американизированные англосаксонские, тона. Приняв их, Компартия Советского Союза фактически должна была встать над обществом, оставляя себе (подобно большинству западных социал-демократий) лишь функции посредника между трудом и капиталом и роль гаранта интересов Запада. 

Другой путь вел, если угодно, к “россиизации” сконцентрированного в РСФСР ядра КПСС, до той поры безликого, растворенного в общесоюзном организме и потому ущербного перед лицом других народов Союза, давно имевших своих политических представителей (в лице республиканских компартий) в главном центре принятия и реализации государственных решений — КПСС и её руководящих органах. В обстановке, когда компартии союзных республик приобретали всё более этнически очерченные “лица” и вели себя в делах политики наступательно-национально, “полость” российской, русской сердцевины КПСС становилась просто опасной. Ибо нажим на партию от её национальных “периферий” можно было еще уравновесить и сдержать, оказав разумное и грамотное встречное морально-политическое давление: от русского, российского центра партии и общества к их “окраинам”.

 

Русская развилка российского комдвижения

 

Воплощением этой необходимости стала Компартия РСФСР, появившаяся на свет по инициативе партийных “низов” вопреки воле горбачёвского клана. Но не нашлось силы — в лице лидера и руководящего ядра, — чтобы одолеть выпавший ей путь. Сказались, видать, и “природные” для КП РСФСР, рожденной все-таки самой же “перестройкой”, изъяны: нерешительность, безынициативность, вялость, тяга к словесным заменителям дела, “стыдливость”, когда речь заходила о чем-то русском. Тогдашние попытки Г.А. Зюганова объединить вокруг КП РСФСР национально ориентированные политические силы были прерваны августовскими событиями. А ведь по всем социологическим замерам 1991 года именно вокруг КП РСФСР, которой симпатизировало до половины даже не россиян, а всех граждан Союза, могла быть создана та однодоминантная политическая система, что сегодня спешно формируется вокруг “Единой России”. Ныне уже забыли, что даже в 1991 году, по опросам социологов из ельцинского окружения, в случае многопартийных выборов в Москве Компартия набирала более 30 процентов голосов (“Независимая газета”, 1991, 16 февраля).

В итоге таких разнонаправленных воздействий в КПСС сложилась патовая ситуация. Ни социал-демократизация всей партии, ни “россиизация” её ядра в лице КП РСФСР не состоялись. Тогда-то, очевидно, и было принято решение (кем и где — ответят, наверное, историки отдаленного будущего) о ликвидации КПСС как таковой. Мол, ни нам, ни вам: нет партии — нет и проблем, начнем всё с чистого листа...

Кое-кому тогда показалось, что коммунизм и русский вопрос в России, столкнувшись наконец лоб в лоб, попросту уничтожили друг друга в своеобразной идейно-политической аннигиляции.

Прошло немного времени, и выяснилось: заряд объединяющей русскости в российском обществе оказался столь велик, что его с лихвой хватило на своего рода политическое чудо: воскрешение коммунистического движения в его патриотической национально-освободительной ипостаси — КПРФ. Причем случилось это в самый что ни на есть зловещий момент истории — в 1993 году. Как это не однажды уже происходило, самые мучительные и жестокие времена сыграли у нас роль национального катарсиса, очищая и просветляя народную душу. Однако процесс нового слияния коммунистического и русского к исходу XX столетия завис, утратив динамичность, и как бы закуклился в себе.

 

День нынешний и день вчерашний

 

Между тем объективная обстановка в стране кардинально видоизменилась. Напомним: негативизм большевиков в русском вопросе в начале XX века в основном предопределяли четыре момента. Во-первых, демографическая структура населения царской России, где доля великороссов во времена Ленина составляла лишь 43 процента, то есть абсолютное меньшинство. Во-вторых, классовый состав того российского общества, в котором формировалась большевистская идеология,— общества мелкобуржуазно-крестьянского, консервативно-национального и потому крайне неподатливого на революционные идеи. В-третьих, соотношение сил в сфере власти, где главенствующее место (хотя бы по численности) занимали “русские помещики и капиталисты”, бывшие в силу этого главным и бескомпромиссным врагом революционного движения. И, наконец, геополитическое состояние империи, совсем недавно пережившей бурную экспансию. 

Обобщенно говоря, именно в области русского концентрировалось в ту пору всё, что мешало большевикам вести борьбу за социальное переустройство общества.

А что мы имеем теперь? В нынешней РФ на долю русских приходится свыше четырех пятых жителей — подавляющее большинство. Они не просто народ с мощным рабочим ядром (до разгрома отечественной промышленности, конечно), но еще и своего рода этнопролетариат, сформировавший в советскую эпоху стержень рабочего класса практически каждой из республик СССР. Сегодня русские перестали быть и “правящим” классом. После гайдаровско-чубайсовской приватизации их представителей по большей части отстранили от тех рычагов реальной власти, что опираются на финансы и собственность. В результате же ельцинских государственных переворотов и вызванных ими чисток в верхах выходцев из русских оттеснили и от власти, связанной с местом человека в иерархии госуправления. О новой “четвертой власти” в лице владельцев и распорядителей средств массовой информации тут и говорить не приходится.

Как видим, вся общественная обстановка, исторически определявшая отношение коммунистов к русскому вопросу, в корне видоизменилась. И это не может (в нынешних российских условиях) не влиять самым кардинальным образом на совокупность взаимоотношений коммунистического движения с миром русского. Во всяком случае — объективно.

 

Наследство Бухарина и Троцкого сегодня

 

Надо быть уж очень лукавым фарисеем, чтобы отрицать очевидное: нынешнее российское коммунистическое движение смогло родиться заново только как национально-патриотическое, в основе своей русское и потому неотделимо российское, а значит — интернациональное явление.

Причина? Взрыв национальных чувств в стране.

“Расколотый из-за разрушения СССР, подвергаемый унижениям в суверенизировавшихся республиках, стремительно нищающий русский народ поставлен на грань существования; речь идет о его самом настоящем геноциде” — таковы оказались, если обратиться к социологическим опросам ЦИПКР, доминантные настроения большинства, трех четвертей, россиян уже к весне 1994 года, спустя год после воссоздания КПРФ.

Исследования нашего Центра 1994—2005 гг. показывали: резко возросла масса людей, которые ни на каких условиях не были согласны на ущемление прав русского народа. Среди них и решающая часть всех славян (66%), и относительное большинство (44%) представителей других народов: татар, чувашей, мордвы, евреев и пр. Хотя неславянская доля респондентов при опросах предпочитала (и предпочитает поныне) все-таки промолчать, обходя данный вопрос стороной.

Как видим, восходящая к Троцкому и Бухарину часть идейного наследия в национальном вопросе — требование поражения русских в общественных правах — осталась и в наши дни вещью предельно непопулярной, маргинальной для массового сознания и поведения русских, российских людей.

Между тем практически на каждом новом витке общественного конфликта в России она вновь и вновь возводится в том или ином обличье в ранг “голубой мечты” правящего меньшинства и чуть ли не государственной политики. И это — одно из самых уязвимых мест нынешнего режима, скрывая и защищая которое, власть идет на всё, пытаясь если и не задушить русское самосознание, то замутить и направить его в тупик. Нынешние игры власти вокруг псевдопатриотической “Родины”, “консервативного проекта” Бабурина — наглядный этому пример.

Чтобы противостоять этой линии, требуется могучее самосознание нации. Но без выражающей его организованной политической силы это национальное чувство остается “вещью в себе”, которую требуется превратить в “вещь для себя”.

 

Имперская доминанта России

 

В теоретических работах Г.А. Зюганова, в частности — “О русских и России”, “Идти вперед”, была четко вскрыта суть такой ситуации. А именно: перед Россией встали задачи народно-демократического, освободительного характера, в которых национальное не может не занять одно из главных мест. 

Взяв на вооружение национальную идею, предприняв шаги к соединению её с марксистским учением и видением общественных проблем, с задачами возрождения рабочего движения, Компартия сразу вырвалась бы вперед в политической борьбе. Первые шаги в этом направлении — итоги выборов середины и конца 90-х годов — это подтвердили.

Но... процесс этот, призванный по-своему организовать всю теоретическую и практическую работу в партии, затормозился. 

Ибо речь пошла уже не о теоретических, пусть и верных, вещах, а о конкретных поступках и действиях. Сам ход общественной борьбы постоянно подталкивает и русских, и российских коммунистов ко всё более серьезным шагам в данном направлении. 

Иным, например, становится отношение к имперскому прошлому России, к империи как феномену настоящего и будущего. Империи, естественно, не в обличье универсалистской — сиречь тяготеющей к бесконечному росту — монархии. И не в качестве продукта самореализации “империализма как высшей стадии капитализма”. А империи, понимаемой в терминах геополитики.

Да, Россия извечно была именно таким естественно-имперским образованием. И остается им, как свидетельствуют опросы ЦИПКР, в глазах подавляющей массы и нынешних россиян — 67 процентов.

Россия — “пульсирующее” имперское образование: только на протяжении последней тысячи лет она то распрямлялась геополитически, то сжималась до своего исходного русского ядра, превращавшегося под давлением извне в тугую пружину. Она вновь и вновь распрямлялась, заново вырастая до прежних, а то и больших масштабов. Так возникла Киевская Русь после долгой полосы готских, гуннских, аварских, хазарских и прочих нашествий на славянские земли. Так возрождалась Русь Московская после разгрома страны ордами Чингисхана и Батыя. Так закладывался фундамент империи Романовых после Великой Смуты. Так возникала Советская держава после общественного взрыва 1917 года.

Ситуации бывали разные. Общим же оказывалось одно — восстановление полноценной отечественной державности было возможным лишь через объединяющее движение от русского государственного ядра к “перифериям” окружающего пространства. Эта же закономерность начинает проявляться и сегодня. Осознание этого идет и в народе...

 

Коммунисты и русское самосознание

 

Ведь русская, так сказать, почва имеет неоценимое значение для всей дальнейшей консолидации тех политических сил страны, которые хоть в какой-то степени исповедуют государственнические ценности. Красноречивы тут материалы опросов, показывающих, как потенциальные избиратели ведущих партий России откликаются на те или иные аспекты русского вопроса.

Что получается? А вот что: как только речь заходит об отношении к русскому народу, многое, что, казалось бы, навеки разделило наших людей — особенно их политические вкусы,— исчезает или становится для них третьестепенным. Отрицать факт существования русских как этноса (в стиле иных политиков) либо рассуждать о “государственной незрелости” русских оказываются способны самое большее от 5 до 17 процентов избирателей. Коммунисты они или “демократы”, голосующие за “Единую Россию”, сторонники партий ЛДПР, “Родина”, “Яблоко” — всё едино.

Тогда как право русских называть себя древним и цивилизованным народом, а свое государство — важнейшим гарантом всемирного покоя и стабильности, наоборот, защищают примерно 20 — 30 процентов последователей как некоммунистических (и даже антикоммунистических) движений, так и большинство — от половины до двух третей россиян, симпатизирующих коммунистам и их союзникам. Примерно двукратный разрыв в этих показателях, принимая во внимание, о чем идет речь, нельзя не признать на удивление скромным.

Вот она — самая перспективная уже не точка, а полоса соприкосновений в настроениях между избирателями КПРФ и “твердыми” симпатизантами оппонирующих ей партий. Здесь база для мировоззренческого и политического сближения коммунистов с весомой долей противостоящего им ныне электората. 

Добьется такого сближения КПРФ — и массив голосов, так нужный ей для победы на выборах, окажется наконец завоеван. 

Это понимает и противник. А потому, принимая во внимание всё более близкую полосу общефедеральных избирательных кампаний, не стоит сомневаться: отсечь от КПРФ русскую составляющую её идеологии и политики было и будет одной из главных задач власти. 

В 2003 году эту задачу решали “спецназ президента” в виде “Родины” и мифическая партия “Русь”. В 2007-м эта роль наверняка достанется трансформированной “Родине” и семигинским “фуршетным патриотам”, как их метко охарактеризовал лидер КПРФ. Попытается развить здесь активность и консерватор Бабурин. О “бедных русских” в скандальной форме будет заботиться и ЛДПР, притягивая к себе маргинализованную часть электората. Наверняка что-то придумает и “Единая Россия”. 

Так что КПРФ требуется сделать в ближайшее время всё, дабы врасти в эту проблему, сделать её своей. Выдвинуть свою идею для русской нации, свой мобилизационный проект.

Не будем забывать: идеология — то же оружие. И потому, перефразируя крылатые слова про армию, напомним: “Тот, кто экономит на создании своей национально-государственной идеологии, обречен вскормить и исповедовать чужую”. Со всеми вытекающими последствиями...

 

Впереди — битва за русский плацдарм

 

Однако всё здесь не просто. Задача состоит не только в том, чтобы понять и поднять на щит интересы русского народа. Проблема и в утрате многими русскими национального самосознания. Они в массе своей пока остаются глухи к такого рода проблемам, поставленным напрямую. Во всяком случае, тогда, когда вопрос о положении и судьбе русского народа ставится, как говорится, в лоб. Заметим, что ни одна из попыток таким образом политически использовать русскую тему ничего существенного никому не дала. 

Например, по данным опроса 2005 года Левада-центра, 46 процентов российских граждан были убеждены, что русские в России живут беднее, чем представители других народов. Примерно столько же (45 %) уверены, что национальные меньшинства имеют слишком много власти в нашей стране. Россия уходит из-под ног у русских. Но, несмотря на такое ощущение национальной ущемленности, ответа на вопрос, что делать, в русской среде нет. Даже доля сторонников радикальной идеи “Россия для русских” за последнее десятилетие колеблется на уровне 13—19 процентов. 

Это, в принципе, и понятно при сегодняшнем морально-психологическом состоянии русского народа. “Это состояние крайней истерзанности, измученности… русского народа,— писал, оценивая близкую ситуацию, в 1918 г. В. И. Ленин, — хочется сравнить с человеком, которого избили до полусмерти, от которого нельзя ждать ни проявления энергии, ни проявления трудоспособности”. Его мировосприятие теплится на уровне самовыживания.

Так что ждать, пока самосознание в русской среде возродится естественным, так сказать, путем — снизу, из народных глубин,– не приходится. На это потребуется слишком много времени. А у России его нет. И потому национальное сознание – реальные представления о том, кто мы, откуда, куда идем и чего хотим,— в народ должно быть внесено. И внести его некому, кроме Компартии. И здесь как никогда актуальными являются замечания И. В. Сталина, высказанные им в заключительной речи на ХIX cъезде ВКП (б) в 1952 году: “Раньше буржуазия считалась главой нации, она отстаивала права и независимость нации, ставя их “превыше всего”. Теперь не осталось и следа от “национального принципа”. Теперь буржуазия продает права и независимость нации за доллары. Знамя национальной независимости и национального суверенитета выброшено за борт. Нет сомнения, что это знамя придется поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперед, если хотите быть патриотами своей страны, если хотите стать руководящей силой нации. Его некому больше поднять”. Объективно это так, субъективно же такую роль КПРФ предстоит еще доказывать народу и доказывать. Причем и словом, и, главное, делом.

Следует констатировать, что шаги, предпринимаемые КПРФ в этом направлении, остаются пока недостаточно эффективными.

Да, уже к началу XXI столетия Компартия в глазах общества смогла зарекомендовать себя главной прорусской политической силой. Если в 1999 году её видели такой 9 процентов граждан, то к 2003 году — уже 27. Ни “Единая Россия”, имевшая 9 процентов аналогичных оценок, ни ЛДПР с 6 процентами, ни другие партии не могли здесь конкурировать с КПРФ. 

Но для решения политических задач, особенно национально-освободительного характера, такой “русский плацдарм” был КПРФ явно недостаточен. Хотя сделано партией и в партии немало. Исследования настроений партийных и околопартийных масс после VIII съезда (2002 г.) показали, что подавляющее большинство (80 – 90 %) и членов Компартии, и её активных помощников, и избирателей поддерживали решение съезда о том, что КПРФ осуждает геноцид против русского и других народов, что она является “партией национальных интересов” и должна сочетать в себе “лучшее из марксизма с русской идеей”.

Однако донести это до народного восприятия КПРФ удалось лишь отчасти. Национальное плохо переходит здесь в политическое. 

Так, в канун X съезда (2004 г.) всего 25 процентов населения солидаризировались с идеей, что Компартия призвана соединить марксизм с русской идеей. Лишь 23 процента видели в ней “главную силу русского возрождения”, способную возглавить “национально-освободительную борьбу”. Немногие, только 7—8 процентов, верили, будто в ходе выборных кампаний коммунисты захотят и смогут опереться на поддержку русского народа.

Русская составляющая вообще оказалась “ничьей территорией” в политике в канун выборов 2003 года: её не признавали ни за КПРФ, ни за “Единой Россией” (4 – 6 % мнений), ни за ЛДПР (5 % ожиданий), ни за кем другим.

Попытки некоторых наскоро слепленных властью структур налётом электорально захватить это пространство в ходе выборов 2003 – 2004 годов успеха также не имели. Сорвалась и операция по возведению в ранг “русских националистов” лидеров “Родины”, которым лицемерие в этой области стоило политической карьеры. 

Русский плацдарм сегодня политически не занят. И никто пока не нашел путей к тому, чтобы на нем прочно укрепиться. Он – цель будущих политических операций и залог решающих побед. И тот, кто сможет им овладеть, будет определять пути развития России не на ближайшие 20 —30 лет (как мечтают в Кремле), а на века.

 

Сергей ВАСИЛЬЦОВ.

Доктор исторических наук, директор Центра исследований политической культуры России (ЦИПКР).

Сергей ОБУХОВ.

Кандидат экономических наук, заместитель директора ЦИПКР.

 

«Правда» 31 марта - 3 апреля 2006г. № 32

 

 

Π˜ΡΠΏΠΎΠ»ΡŒΠ·ΡƒΡŽΡ‚ΡΡ Ρ‚Π΅Ρ…Π½ΠΎΠ»ΠΎΠ³ΠΈΠΈ uCoz